- В Таврическом летят листья. Похоже - из какой-то не слишком хорошей
пьесы с вашим любимым так называемым подтекстом. А все куда проще, Иван
Михайлович. Между нами происходит мучительный роман не очень молодых людей.
Не очень молодых, и стеснительных к тому же. Мы оба боимся, как бы не
получилось смешно. А что же тут смешного, если я люблю вас.
Она опять вздохнула, вглядываясь в его ожидающее, бледнеющее лицо.
- И вы, наверное, любите меня. Не будем больше говорить про самолет и
про погоду. Если это можно - женитесь на мне, пожалуйста! Я буду вам верной
и хорошей женой, и вам никогда со мной не будет скучно, Иван Михайлович, я
так думаю. Я даже уверена в этом>.
<...В человека она в тебя вряд ли влюбится, - сильно затянувшись, произнес Лапшин. - Суди сам, парнишка ты не молодой, хотя, конечно, и не старый. В волейбол играешь с натугой и слишком, знаешь ли, старательно. На рестораны и разные там такси - денег у тебя не густо. В Эрмитаж ты с ней ходил и сам мне рассказывал, что очень тебе там было скучновато. Еще были вы в Музее почт и телеграфов, так, что ли?
Антропов кивнул.
- Устроил я тебе также посещение Музея уголовного розыска. У нас она чуть не заплакала и попросилась на воздух. Было это?
- Было.
- Поднимались вы на вышку Исаакиевского собора. Ездили дважды в Петергоф и в Детское Село, что твой бюджет слегка подкосило...
- Да ну вас, Иван Михайлович, - с досадой сказал Антропов. - Словно на допросе.
- А ты на допросах не бывал и помалкивай. Теперь дальше - водил ты ее туда, где чучела крокодилов и мамонтов, что ли? Был недавно на катке и упал. И был ты везде не ты, не доктор Антропов Александр Петрович, а ферт. Пожилой ферт в шляпе. Лизавета же девушка умная и не может это не замечать. Ты будь собой. Самим собой.
- Это как же?
- Не знаю, Александр Петрович. Разберись. Одно только мне понятно - через Музей почт и телеграфов ты в женихи не пробьешься....>
<....Лапшин строго смотрел на Катерину Васильевну и думал о том, что эту совершенно неизвестную ему женщину с тревожным, неспокойным взглядом коричневых глаз он бы сейчас, сию минуту мог увести к себе, напоить не теплыми помоями из полупростывшего чайника, а горячим, золотистым, душистым чаем, уложить в постель, укрыть и сказать слова, которые никогда еще в жизни не говорил никому: "Спи, жена! Успокойся! Перестань дрожать, и ладошки стискивать, и волноваться. Отоспись! Утром изжарю я тебе яишню с салом, еще поспишь, я уйду на работу и буду помнить, что в глупой комнате моей ждет меня жена. Я тебе звонить буду раз или два в день, как делают это мои товарищи, и говорить буду служебным, сухим, деловым голосом, как все они говорят: "Это я. Как там? У меня нормально. Нет, задерживаюсь. А это поставь в духовку, сам отыщу. С пламенным!"
Сердце его билось, лицо горело. И на рожу "старого индюка" он больше не поглядывал, мало ли что у кого было. "Спи, жена!" - вот что казалось ему главным в эти мгновения слабости и одиночества....>
<....Я - человек преклонного возраста, имеющий привычку размышлять на досуге, - убежден житейским опытом и наблюдениями вот в чем: от плохой жены можно уехать. От дрянного, маленького, копеечного чувства тоже можно уехать. Даже должно. А от настоящей любви, дорогой товарищ, не имею чести знать вашего имени-отчества... - Иван Михайлович...
- Почтеннейший Иван Михайлович, так вот: от большого чувства, простите мой несколько архаический стиль, - никуда не уедешь. Никуда и никогда! Настоящая любовь, опять-таки простите, она до гробовой доски, и даже, как некоторые утверждают, - дальше! Ни каторга, ни ссылка, во времена моей юности, истинную любовь побороть не могли. И вот, вместо того чтобы советовать написать заявление о переводе "по личным мотивам" в дальние края, вы бы лучше, почтеннейший Иван Михайлович, посоветовали вашему выученику жениться на его подруге. Взять ее за руку, повести за собой и жениться на ней...
- Видал? - крикнул Антропов. - Видал, Иван Михайлович? Вон как все просто, а? Видал?
Солдатов молча смотрел на Лапшина. Внутри у него по-прежнему ухало и сипело, но он не обращал на это, казалось, никакого внимания.....>
Неизъяснимого очарования полна фраза "внутри у него по-прежнему ухало и сипело".
пьесы с вашим любимым так называемым подтекстом. А все куда проще, Иван
Михайлович. Между нами происходит мучительный роман не очень молодых людей.
Не очень молодых, и стеснительных к тому же. Мы оба боимся, как бы не
получилось смешно. А что же тут смешного, если я люблю вас.
Она опять вздохнула, вглядываясь в его ожидающее, бледнеющее лицо.
- И вы, наверное, любите меня. Не будем больше говорить про самолет и
про погоду. Если это можно - женитесь на мне, пожалуйста! Я буду вам верной
и хорошей женой, и вам никогда со мной не будет скучно, Иван Михайлович, я
так думаю. Я даже уверена в этом>.
<...В человека она в тебя вряд ли влюбится, - сильно затянувшись, произнес Лапшин. - Суди сам, парнишка ты не молодой, хотя, конечно, и не старый. В волейбол играешь с натугой и слишком, знаешь ли, старательно. На рестораны и разные там такси - денег у тебя не густо. В Эрмитаж ты с ней ходил и сам мне рассказывал, что очень тебе там было скучновато. Еще были вы в Музее почт и телеграфов, так, что ли?
Антропов кивнул.
- Устроил я тебе также посещение Музея уголовного розыска. У нас она чуть не заплакала и попросилась на воздух. Было это?
- Было.
- Поднимались вы на вышку Исаакиевского собора. Ездили дважды в Петергоф и в Детское Село, что твой бюджет слегка подкосило...
- Да ну вас, Иван Михайлович, - с досадой сказал Антропов. - Словно на допросе.
- А ты на допросах не бывал и помалкивай. Теперь дальше - водил ты ее туда, где чучела крокодилов и мамонтов, что ли? Был недавно на катке и упал. И был ты везде не ты, не доктор Антропов Александр Петрович, а ферт. Пожилой ферт в шляпе. Лизавета же девушка умная и не может это не замечать. Ты будь собой. Самим собой.
- Это как же?
- Не знаю, Александр Петрович. Разберись. Одно только мне понятно - через Музей почт и телеграфов ты в женихи не пробьешься....>
<....Лапшин строго смотрел на Катерину Васильевну и думал о том, что эту совершенно неизвестную ему женщину с тревожным, неспокойным взглядом коричневых глаз он бы сейчас, сию минуту мог увести к себе, напоить не теплыми помоями из полупростывшего чайника, а горячим, золотистым, душистым чаем, уложить в постель, укрыть и сказать слова, которые никогда еще в жизни не говорил никому: "Спи, жена! Успокойся! Перестань дрожать, и ладошки стискивать, и волноваться. Отоспись! Утром изжарю я тебе яишню с салом, еще поспишь, я уйду на работу и буду помнить, что в глупой комнате моей ждет меня жена. Я тебе звонить буду раз или два в день, как делают это мои товарищи, и говорить буду служебным, сухим, деловым голосом, как все они говорят: "Это я. Как там? У меня нормально. Нет, задерживаюсь. А это поставь в духовку, сам отыщу. С пламенным!"
Сердце его билось, лицо горело. И на рожу "старого индюка" он больше не поглядывал, мало ли что у кого было. "Спи, жена!" - вот что казалось ему главным в эти мгновения слабости и одиночества....>
<....Я - человек преклонного возраста, имеющий привычку размышлять на досуге, - убежден житейским опытом и наблюдениями вот в чем: от плохой жены можно уехать. От дрянного, маленького, копеечного чувства тоже можно уехать. Даже должно. А от настоящей любви, дорогой товарищ, не имею чести знать вашего имени-отчества... - Иван Михайлович...
- Почтеннейший Иван Михайлович, так вот: от большого чувства, простите мой несколько архаический стиль, - никуда не уедешь. Никуда и никогда! Настоящая любовь, опять-таки простите, она до гробовой доски, и даже, как некоторые утверждают, - дальше! Ни каторга, ни ссылка, во времена моей юности, истинную любовь побороть не могли. И вот, вместо того чтобы советовать написать заявление о переводе "по личным мотивам" в дальние края, вы бы лучше, почтеннейший Иван Михайлович, посоветовали вашему выученику жениться на его подруге. Взять ее за руку, повести за собой и жениться на ней...
- Видал? - крикнул Антропов. - Видал, Иван Михайлович? Вон как все просто, а? Видал?
Солдатов молча смотрел на Лапшина. Внутри у него по-прежнему ухало и сипело, но он не обращал на это, казалось, никакого внимания.....>
Неизъяснимого очарования полна фраза "внутри у него по-прежнему ухало и сипело".
