Новый год. «Пришла зима, и скоро в баньку. Как быстро годик пролетел...» Мы с друзьями тоже ходили в баньку, в СПА лучшего куршевельского отеля Les Airelles. И - вот оно, мое еврейское счастье, - после сауны, хамама, бассейна и чаепития в лобби я тут же заболела.
Горло ужасно ноет, голова болит, не могу сидеть за столом, еле дождалась полночи и побежала в номер. Знобит. Прямо в мое окно приземляются салюты над горой. Вот и все доступные мне новогодние радости.
Я не люблю Новый год. В этот день - единственный день в году - я сомневаюсь в Пути. Правильно ли я сделала, что вышла замуж за работу? Вообще говоря, из всех доступных вариантов мужей, Дело - далеко не самый херовый. Мое дело возит меня по Куршевелям и Сардиниям, знакомит с интересными людьми, отдыхает на яхте. Мое дело водит меня по ресторанам, ремонтирует им же купленную квартиру и одевает меня. Не в новье от кутюр мешками, конечно, но по общероссийским меркам - более чем. Наконец, мое дело, муж мой окаянный, подарило мне сумку Kelly.
Вроде - все правильно. Человеческий муж, животное мужского пола, предаст ни за грош, ни за понюшку табака. Лучшая баба - свежая баба, ласкаться ни-ни, - он пресытится. Начинаешь ему служить, ноги мыть и носки вязать - садится на шею, ни в хер не ставит, и предает, предает, предает. Дьявольская арифметика: чем меньше, тем больше, но не меньше - обратно пропорциональное уравнение.
С делом же все четко, как в банке. Никаких обраток и сложных уравнений. Чем больше я ему служу, тем нежней оно ко мне относится. Чем больше отдаешь профессии, тем больше получаешь на выходе. И никаких манипуляций: продинамлю-ка я дело, не напишу статью, тогда оно опомнится и прибежит с Шопаром в клювике мириться... Дело играет со мной в открытую, по честному: как потопали, так и полопали. И у нас с ним, моим мужем, моим призванием, - хорошие человеческие отношения. О, если б не этот чертов Новый год, я бы в ни в чем не сомневалась...В Новый год я особенно остро ощущаю свое сиротство.
Так-то я к нему привыкла. Оно, как субфебрильная температура, всегда со мной. Но вечером тридцать первого на меня накатывается вся жизнь, все мои детские нелюбимости, и все вокруг, и смешной болонк в Burberry - попой на руках у хозяйки, а головой - на ладони хозяина, и хлопушки, и петарды за окном, - все дразнит, все издевается: а у тебя семьи нет, нет! Все в семьях, только у тебя ее нет, никогда не было и не будет. Кажется, даже клоун на елке в лобби показывает язык лично мне.
Завтра – первое. Утро вечера мудренее. На рассвете игрушечные трактора сгребут с подножья горы все улики семейного праздника – серпантин, хлопушки, конфетти. После завтрака я улягусь в шезлонг на горе. Пригреет дорогое куршевельское солнышко, чуток подремлю. И проснусь от ссоры мужа и жены из двенадцатого номера. И станет очевидно, что большинство вчерашних семей - натужные. Существуют во внутренней эмиграции. Кипения взаимных упреков прерываются только раз в году, тридцать первого вечером. И бастарды ихние невоспитанные. Элитный курорт, а вопят так, что днем поспать не могу, приходится стучать по батарее, как в коммуналке. И на лицах добродетельных супружниц счастья что-то не видать, хоть у них и муж, и дети, и собака. Слава Богу, что я занята делом, перекрещусь я... "Как Вас зовут", - спросит дама из соседнего кресла. "Божена", - отвечу я и двину кочергой дрова в камине. "Божена - прямо как Божену Рынска?", - обрадуется дама, и настроение улучшится. Про себя я даже покаюсь перед "мужем"-професиией за мимолетное уныние. Но это будет завтра. А пока я сижу с больным горлом в лобби и не могу родить конец к своему пессимистическому эссею.
